Бульдожья схватка - Страница 69

— Я знаю. Мне Фомич подробно объяснял про неправедные деньги, служащие праведным целям… Пашка подался вперед и хлопнул его по колену:

— Петруччио, смак в том, что именно так оно и обстоит… По крайней мере, лично мы с Фомичом по большой дороге с кистенем не бродим. И никого не посылаем бродить. А вот состояньица кое-кого из тех, кого потом чинами жаловали и медали на шею вешали, из смутных источников произошли.:. Думаешь, только в доброй старой Англии пираты на склоне лет джентльменами становились и награбленные капиталы в мануфактуры вкладывали? Кой у кого из наших Третьяковых и прочих там Морозовых предки как раз кистенем и промышляли. В «Угрюм-реке», мне один доцент рассказывал, чистая правдочка написана, даже конкретные фамилии шантарские называл… Так что денежки Бацы, считай, не такие уж и грязные…

— Когда мне их забрать?

— Придумаем, — сказал Пашка. — Пусть пока полежат, тут один мэн подъехать должен, он ими и озаботится. Никуда они со стоянки не денутся, там все ребята — либо племяннички Бацы, либо иная кровная родня, народ верный… Я тебе брякну, когда нужно будет. Ты тоже запиши номер вот этого мобильничка, я теперь постоянно буду в Шантарске обитать. При нужде моментально созвонимся. Кстати, — спросил он словно бы небрежно, но Петр легко уловил нотки тревожного интереса, — что это за «дипломат» ты в кабинет приволок?

— Что, за мной и на фирме надзирают?

— Да брось ты. Просто Фомич забирал картины, вот и наткнулся на непонятный «угол»…

«Интересно. — подумал Петр. — „Дипломат“ появился в кабинете уже после того, как Фомич забрал картины».

— С «дипломатом» вышел форменный детектив, — сказал он самым естественным тоном. — Позвонила какая-то Полина, потребовала срочной встречи. Я, естественно, приехал — ты про нее ничего не говорил, мало ли что… А она мне объявила о полном и окончательном разрыве, кинула под ноги «дипломат», заявив, что не намерена больше держать у себя «мои» шмотки… Ну, я и забрал. А что оставалось делать? Поставил в заднюю комнатушку, пока ты на горизонте обозначишься…

— И правильно, — подумав, сказал Пашка. — Документы там пустяковые, пусть валяются… Фомич потом заберет. Значит, решила нас бросить, стерва?

— Тебя, братан, — усмехнулся Петр. — Я с ней единственный раз общался…

— А, какая разница… Ну и хрен с ней. На свете таких Полин… Ну ладно… Я вынужден констатировать, Петруччио, что ты с заданием справляешься прекрасно. Благодарность от командования. Держи премию. тут тысчонка баксов. Да не жеманься ты, тебе еще и Вике интервью давать, и Жанне на булавки подкинуть надо… В чем, в чем, а в телках недостатка не испытываешь, а? Скажи братухе спасибо…

— Вот, кстати, — сказал Петр. — Есть еще одна тема, напрямую, правда, с сексом не связанная, но, я бы сказал, где-то близкая… Этот снимочек я у тебя в столе нашел. Дома, в кабинете. Чисто случайно, искал твои ордена для съемок, телевизионщики ж от меня потребовали быть непременно в орденах… Эт-то как понимать? Катя могла наткнуться…

Пашка рассматривал снимок обнаженной Нади, сидящей на широком подоконнике в небрежной позе, поворачивал так и этак. К великому сожалению Петра, наблюдать за выражением лица бра-тельничка было невозможно по причине бинтов.

Фотографию эту, разумеется, он не в столе нашел, а отложил, одну-единственную, когда отдавал конверт и негативы Наде. Хотел понаблюдать за реакцией Пашки, но вот бинтов совершенно не предполагал…

— Ах, вот оно что… — досадливо сказал Пашка. — А я-то думал, что спалил или выкинул, забыл совсем…

— Откуда это взялось?

— А это ты у соплюшки спроси, — отрезал Пашка. — Я, знаешь ли, не рискнул. Чтобы не вторгаться в интимные тайны юного создания. Вот так же, чисто случайно, наткнулся. Хотел поговорить с Катей, да недосуг было. Я так предполагаю, соплячка себе завела сердечного дружка — настолько сердечного, что балуются на досуге фотографией. Что смотришь? Нынешняя молодежь в этом возрасте все университеты прошла… — Он небрежно скомкал снимок и сунул себе в карман. — А может, и не стоит с Катькой обсуждать? Еще расстроится, Надьку все равно от этих забав не оттянешь, раз уж начала где-то на стороне личной жизнью баловаться…

И вновь его голос звучал спокойно и естественно, но Петр снова чуял фальшь. К тому же имел все основания полагать, что объясняется все немножко по-другому…

— А как мне с рыжей быть? — спросил он. — Ведь так и вьется вокруг. Открытым текстом заявляет, что я, по ее мнению, о чем-то серьезном умалчиваю, со следствием не сотрудничаю, хотя знаю прекрасно, кто в меня палил, и вообще…

— Да плюнь ты на нее, — сказал Пашка. — Походит и перестанет. Голубчик наш месяц будет куковать в психушке, следов никаких, менты к нему и близко не подберутся. В конце концов отправят дело в архив… Мы с тобой, братан, сейчас на такие высоты вскарабкались, что никаких рыжих не стоит опасаться. Даже если и почует что-то неладное, нестыковки какие-то вычислит, все кончится пшиком. К тебе-то у нее никаких претензий нет и быть не может, и позиция твоя неуязвима. Об этом и не думай, не трать нервные клетки. Лучше соберись, главное близится. Тот самый великий миг. И все будут при своем интересе — я, ты, еще куча народу… Ну что, все проблемы обкашляли?

— Да вроде… — добросовестно припомнил Петр. — Хотя… Вроде бы и говорить об этом неудобно, такие вопросы полагается решать меж мужиками с глазу на глаз, но я как-никак — ты…

— А что такое?

— Твой Елагин, знаешь ли, оборзел. Пристает к Кате в открытую. Настолько, что об этом треплется вся контора. Земцов мне принес сводку слухов и сплетен, и там это — на первом месте…