Бульдожья схватка - Страница 34

К оглавлению

34

— Интересные дела, — сказала Катя, щекоча ему щеку длинными ресницами, не шевелясь. — На старости лет быть соблазненной собственным мужем по классическим канонам — от поцелуев под елочкой до постели в чужом доме…

— Жалеешь?

— Ни капельки, — она потерлась щекой о его щеку. — Почаще бы так… Пашка, ты не рассердишься?

— Смотря на что.

— А если я скажу жуткую глупость?

— Тогда не рассержусь.

— Мне иногда кажется, что тебя подменили. Совсем другой стал.

— Это плохо? — спросил он, впервые за весь день тревожно напрягшись.

— Наоборот, глупый… Такой мне гораздо больше по душе.

— Правда?

— Чистейшая. Правда, только правда и ничего, кроме правды… Паша… А всему этому — и правда конец?

— Честное слово, — сказал он сдавленным голосом. — Поиграли — и будет. Считай, на меня нашло затмение. С каждым может случиться. А потом все кончилось. Прошло наваждение.

— Ох, как верить хочется… — сказала она с надеждой, заставившей сердце бедняги подполковника заколотиться чаще. — Знал бы ты, как мне все это осточертело…

— Катенька, — сказал он тихо. — Не знаю, чем уж тебе и клясться, только все будет по-новому.

— Знать бы только, что наваждение не вернется…

— Не надо, милая, — сказал он, почувствовав в ее голосе тревогу. — Ты уж мне поверь.

— Только подумать, что для этого потребовалась всего-навсего дурацкая авария…

— Никогда не знаешь наперед, что потребуется, — сказал он рассудительно.

— Если помнишь Библию, с одним парнем кое-что и случилось по пути в Дамаск — тоже, знаешь ли, совершенно внезапно, все, в том числе и он сам, вряд ли могли угадать заранее…

— Ты как хочешь, а я завтра свечку поставлю, — серьезно сказала Катя. — Чтобы уж — наверняка…

Глава девятая
КОРРИДА

Он проснулся в превосходнейшем настроении — спал без задних ног, не слышал, когда проснулась и ушла Катя. Все недавние воспоминания моментально нахлынули, и Петр ощутил себя столь счастливым, что даже испугался чуточку. Нехорошо, когда вокруг так хорошо…

Из суеверия даже хотелось какой-нибудь мелкой неприятности. Поборов это чувство, он встал, побрился в ванной до зеркального блеска, принял душ и вразвалочку пошел по широкому коридору, бодрый, свежий, окрыленный. Он понятия не имел, какие звуки издают цимбалы, кимвалы и тимпаны, но было подозрение, что в душе звучат именно они.

Бультерьер Реджи, стервец, опять принялся на него ворчать из своего закутка.

— Остынь, мышь белая, — благодушно посоветовал Петр и спокойно прошел мимо.

Дверь в Надину комнату была приоткрыта. Юная «падчерица» — если быть точным, неродная племянница — восседала перед компьютером с мерцавшими на экране строками и, судя по движениям локтей, по звукам, изволила завтракать прямо на рабочем месте.

Его переполняла любовь ко всему окружающему человечеству и невероятное благодушие. Хотелось шутить, каламбурить и острить. Недолго думая, вошел в комнату, легонько сжал ладонями худенькие плечи и весело сообщил:

— Говорят, читать за едой…

Все остальное застряло в глотке — Наденька взмыла, как подброшенная пружиной, тарелка отлетела в сторону, шмякнулись на ковер недоеденные макароны под красным соусом. В следующий миг тяжелая и острая антикварная вилка замаячила зубцами у самого носа Петра.

Он поразился, увидев лицо девчонки, искаженное нешуточной яростью. Могла бы убивать взглядом — убила бы. Не благонравное дите из богатого дома, а сущая мисс фурия…

— Эй, эй! — растерянно прикрикнул он, отступив к стене. — Это что за коррида? Я же не бык в конце концов… Ты меня ни с кем не перепутала?

Еще какое-то время она стояла, держа вилку на уровне его глаз. Потом, слава тебе, господи, немного опамятовалась, отступила, но руку опускала так медленно, словно не решила еще окончательно: отказаться от задуманного предприятия или все же воткнуть в него тяжеленный серебряный трезубец. На всякий случай Петр быстренько прикинул, как эту вилку у нее выбить, если решит продолжать корриду. Стоял не шевелясь, чтобы ненароком не спровоцировать новый врыв, может, это от компьютера? Гипноз от неведомого вируса? Бульварные газеты писали о чем-то подобном…

Ну, кажется, совсем опамятовалась, бросила вилку на с гол, на кучу каких-то распечаток. Петр осторожно сказал:

— Слушай, прелестное дитя, можно мне осведомиться, что это на тебя нашло? Книжек про вампиров с утра начиталась? Я бы еще понял, будь у нас ночь на дворе, но белым днем-то чего пугаться?

Надя смотрела с непонятным выражением. Он отчетливо ощущал, что контакт никак не налаживается. И ощущал распиравшую ее ярость — очень похоже, обращенную именно на него…

— Мне уйти? — осведомился он. — Или соизволишь объяснить, чем я тебя прогневал?

Девчонка прошла мимо него, как мимо пустого места, плотно закрыла дверь и негромко, напряженно спросила:

— Когда отдашь?

— Что?

— Не помните, папенька? — саркастически усмехнулась она. — Снова дырки в памяти?

— Ну, вообще-то…

— Хорошая отговорочка.

Петр чувствовал полнейшую беспомощность — он даже отдаленно не мог представить, о чем идет речь. И каверзные наводящие вопросы пока что не приходили в голову.

— Не будь скотиной, — сказала Надя, уставясь исподлобья. — Ты же обещал. Или опять пойдут… дополнительные условия?

— Да нет… — протянул но растерянно, пытаясь настроиться на нее, угадать хоть самую малость. — Зачем какие-то новые условия, если я обещал… Я и не отказываюсь вовсе… Сколько тебе надо? — вдруг додумался он до подходящего вопроса.

34